уж больно ей стало интересно, что за подарок такой, да и то – Хозяйка вроде как незлая, нестрашная.

Осталась Анютка, и прожила она у Хозяйки несколько дней. Да за это время столько узнала, что может и за всю жизнь иные не узнают. Только вот Хозяйка сказывать о том другим людям не велела. Ни к чему, мол, каждому такое знать, да и не поймут они, для этих знаний особый склад иметь надо, взрослые уже не научатся, поздно.

А как минуло семь дней, проводила она сама Анютку до опушки, вывела к деревне, и надела на шею украшение – на кожаном чёрном шнурочке вроде как спил круглый деревянный, как если тоненькое деревце поперёк распилить, в виде медальончика.

– Это тебе на память, – говорит, – Чтобы меня не забывала. Ну ступай теперь.

Анютка и побежала. А как отбежала немного, оглянулась. А сзади никого, лишь берёзка тоненькая стоит, а ветви до земли спускаются, и на ветке ленточка алая, совсем как та, которой коса была у лесной Хозяйки подвязана. Анютка дальше побежала, так и вышла к бабам на речку, а те уж и домой её проводили.

– Бабуль, а что же, так никто никогда и не узнал, чему лесная Хозяйка Анютку научила?

– До конца-то нет, конечно, а немного всё ж таки заприметили. Сама-то Анютка никогда ничего не рассказывала людям, когда выросла отшучивалась, мол, мало ли чего ребёнку привидеться могло со страху? Оно может и не было ничего вовсе?

Однако люди-то подмечали, что как бы Анютка в лес не пошла – всегда с полными корзинами вернётся, в саду у ней всё всегда уродится, а ещё говаривали, что научила её лесная Хозяйка язык зверей и птиц понимать, и в лесу она никогда не боялась, далеко уходила одна, зверьё её не трогало, и травы всякие знала лечебные, а откуда? Никто ведь её не учил из наших.

Значит не привиделось ей тогда, в лесу-то. И вправду гостила она у лесной Хозяйки. Я сама ещё помню эту Анютку, для меня-то уж она, конечно, была бабой Нюрой, ей тогда под восемьдесят может было или больше, а я девчонкой была. Удивительной доброты была человек, рукой погладит по голове бывало, если по улице мимо нас, ребятишек, идёт, а ладонь у неё тёплая и лесом пахнет – травами, елью, ягодами лесными. Отойдёт, а у нас будто силы прибавится и на душе до того хорошо становится, радостно!

А потом пропала она, да тоже чуднО всё. Ушла в лес и не вернулась. А ведь зверьё её не трогало. И заблудиться она не могла, всю жизнь, почитай, в том лесу провела, весь он исхожен был ею. Люди искали её, да нашли лишь медальончик её, тот самый, на ветке берёзовой был привязан. Там его и оставили. А Анютку не нашли.

Старики сказывали, что будто видели потом Анютку издалека в лесу. И была она молодой, коса до земли, а в косе лента алая. Мелькнула меж деревьев, улыбнулась, и пропала будто и не было.

Лесная барыня

Катя забежала в избу радостная:

– Бабуль, дедуль, а к нам на двор сова прилетела!

– Хоть бы валенки сняла, ишь сколь снегу нанесла, – проворчал дед Семён.

– Ой, деда! – воскликнула Катя, – А ты стихами заговорил!

– Да ладно тебе, дед! – заступилась за внучку баба Уля, – Снег не грязь, растает. Айда-ка лучше сову поглядим, давно ведь не наведывалась ушастая.

Баба Уля накинула телогрейку, дед кряхтя поднялся и тоже вышел вместе со всеми на крыльцо.

Стоял чудесный зимний день, новый год радостно и смело вступал в свои права январским морозцем, скрипучим под валенком снегом, ярким солнцем, отражающимся в тысячах льдинок, отчего весь двор сиял словно сказочное королевство и на душе было тоже ярко, радостно и чудесно.

– Смотрите, смотрите туда, – зашептала Катя, указывая на хлев.

Прямо на коньке крыши сидела большая и важная сова. И как только она очутилась тут посреди белого дня, непонятно? Сова была рябая, желтоглазая и круглолицая, а на голове её торчали смешные ушки из перьев. Птица жмурилась от яркого дневного света и переминалась с лапки на лапку.

Баба Уля улыбнулась:

– Чего ж ты, родимая, днём-то летаешь? Спать бы тебе надо, отдыхать. Давненько ты к нам не залетала. Чай с Новым годом прилетела поздравить.

Сова глядела на бабу Улю, внимательно слушая её.

– Бабуль, а вы что же, знакомы с ней? – удивилась Катя.

– А то, – ответила баба Уля, – Уж не первый год она к нам повадилась летать. Поначалу-то мы удивлялись с дедом, ведь дикая птица, а ровно кошка ластится. А после попривыкли. Даже ждать стали, гадать, когда в следующий раз прилетит наша лесная барыня.

– А почему барыня?

– А так раньше их звали, – сказал дед, – С уважением, значится, с почтением. Угости гостью, хозяйка.

Баба Уля ушла в избу и вынесла сове угощенье – кусочек мяса.

– Пойдёмте в дом, – сказал дед, – Озяб я уже, да и гостья пусть полакомится.

Баба Уля разлила по чашкам чай из трав и достала мёд и варенье. Горячий напиток согрел всех и настроение стало ещё лучше.

– Вот иные бают, мол, коли сова прилетит, это не к добру, то к пожару, а то и к смерти, – начал разговор разомлевший от тепла дед, – А я считаю, враньё это всё. Божья птица она, добрая. Сколь пользы от неё, мышей вон ловит. А ведь у нас в деревне случай был, когда сова не к смерти вовсе, а к новой жизни прилетала!

– Расскажи, деда, – обрадовалась Катюшка новой истории и забралась на стул с ногами, устроившись поудобнее, чтобы слушать очередной рассказ.

– Дело было так. Жила у нас в деревне семья, дак хотя чего жила? Она и сейчас живёт, точнее потомки её. Знаешь поди деда Ефима?

– У которого сливы вкусные растут? – наморщила лоб Катя.

– Он самый, – усмехнулся дед, – Так вот этого самого деда Ефима сова и принесла.

– Это как? Как аист?

– Кого аист, а кого и сова приносит, – хмыкнул дед, – А случилось вот что. Родители деда Ефима, Авдотья да Степан, бездетные были. Только поженились они, как война началась. Степан с войны вернулся застуженный, не получилось у их дитя. Авдотья сильно печалилась о том. И вот в один летний вечер, уж смеркалось, сидели они в избе, да услышали как на дворе стучит чего-то.

– Иди-ко, глянь, – сказал Степан Авдотье, – Никак пришёл кто.

Вышла Авдотья на крыльцо и видит сидит на нижней ступени сова, большая, рябая, глаза жёлтые сверкают. Испугалась Авдотья, дверь захлопнула и домой. Говорит мужу, мол, сова там прилетела, ой, не к добру это, знать помрёт кто-то из нас с тобой. Но Степан войну прошёл и в бабьи приметы не верил, махнул рукой на жену:

– Чего выдумываешь? Собирай на стол, ужинать станем.

Да тут снова слышат стук, уже настойчивее стучат. Снова вышла Авдотья, снова сова сидит на ступени и стучит клювом по доске – тук да тук, а сама глазом косит на Авдотью и ведь не улетает, не боится даже. Авдотья её шуганула, лети, говорит, отсюда. А та отлетела чуть подальше, а сама снова сидит и глядит, глазами луп да луп. Да что ты станешь делать?

– Да и пёс с тобой, сиди, коли хочешь, – плюнула Авдотья.

Вернулась Авдотья в дом, на стол собрала, сели ужинать, уже в дверь стучат! Да так настойчиво, прямо как человек бухает!

Тут уже Степан не выдержал:

– Пойду, – говорит, – Сам её прогоню.

Ушёл, нет его. Пять минут нет, десять. Заволновалась Авдотья, вышла вслед за мужем и видит такую картину. Степан сову шугает, а она чуть отлетит, круг сделает и снова возвращается, да ещё ухает при этом, ровно как сказать что-то желает. Повернулся Степан к жене и говорит:

– Может я и дурак, контузило меня, конечно, знатно на войне, да только могу поспорить, что эта ушастая за собой зовёт. Пойду-ка я и проверю.

– Ты что? –